Эту историю написала в газету торговка с рынка. Она как-то сидела на базаре, продавала фрукты, а между рядами ходили нищие из местного дома инвалидов - один парализованный на коляске, другой его везет. Им подавали - кто денежку, кто яблочко... Женщина вслух посочувствовала беднягам:
- Вот беда с ними!
- То, детка, еще не беда, - ответила ей другая продавщица. - Им милостыня идет впрок, потому как от роду они такие, безвинные. А вот я настоящую беду видела.
- Куда уж хуже! - удивилась та.
- Есть в селе Зеленое Поле такой же интернат, только для женщин-инвалидов. какое-то время я работала в том селе, и насмотрелась на них - ходят по селу, милостыню просят. Что поделать, сама знаешь, как у нас такие заведения финансируют... Я тогда снимала хатку-времянку у одной старушки. И вот прибилась к нашему двору одна такая женщина. Страшная на вид - высокая, худая страшно, в глазах безумный огонек. Ходила она всегда со старой дырявой эмалированной кастрюлькой, и в нее собирала подаяние. Я ее жалела, давала хлеб, но она так не ела, а сперва крошила в свою кастрюльку, а уже оттуда ела. Иногда глаза ее прояснялись, и тогда она начинала плакать и кричать: "Никогда чужого не берите! Не берите ничего чужого!"
Старушка, у которой я квартировала, эту женщину просто ненавидела, и ругала меня за то, что я ей милостыню подаю.
- За что же вы ее так ненавидите? - спросила я.
- Да потому, что знаю ее, проклятую! Ни крошки она у меня никогда не получит! Местная она, Тамаркой зовут. Я ее помню еще в здравом уме. Был у нее муж хороший, детей трое, жили они небедно, хозяйство совместно наживали - она товароведом работала, а муж, Василий, дальнобойщиком. Хороший был мужик, добрый. Любил, правда, немного выпить, но не злоупотреблял. И вот выросли их дети, обзавелись собственными семьями и разъехались. Заскучали тогда родители, - точнее, Тамарка. Взяла да и завела себе молодого любовника, на десять лет ее моложе, да и крутила с ним шашни за спиной у мужа. Любовник дурил ей мозги, а она вообще ничего не соображала, что он скажет, то и делала.
И вот однажды, когда Василий уехал в очередной рейс, Тамарка с любовником подогнали к дому машину и вывезли все, что было в доме - от мебели до носовых платков. Обобрали Василия дочиста, оставив в доме только старую кровать, кривой табурет и дырявую кастрюлю, из которой пса кормили. Тамарка еще и записку оставила на дне кастрюли: "Вот, это все твое".
приехал Василий, увидел такую страшную картину, прочел записку... И повесился в той самой комнате, предварительно написав свою записку.
Люди, вынимавшие Василия из петли, эту записку прочли: "Только из этой кастрюли и жри!"
Тамарке после этого все чуть ли не в глаза плевали, но ей было пофигу, она с молодым любовником вила свое гнездышко. Однако недолго длилось ее счастье - заболела сильно. Сначала ее кошмары мучили, приходил к кровати Василий и стоял, смотрел на нее, ничего не говоря, только нависал над ее кроватью, черной тенью под потолком. Любовник же, как водится, в это время крепко спал и ничего не видел, а к "глупым бабьим россказням" относился скептически. Но это было еще полбеды, хуже другое - случилось у нее что-то с желудком, она не могла ничего ни есть, ни пить: что ни съест - все обратно. Истощала до невозможности, долго ходила по врачам, но  они не нашли у нее никаких болезней, списали на нервную почву.
Так бы и умерла с голоду, если б не пришла спасительная мысль: поехала она обратно в дом, где с Василием жила, и нашла ту дырявую кастрюльку. Кое-как отмыла, налила в нее супа и с жадностью поела. И ничего не случилось, на этот раз принял желудок пищу. С того момента Тамарка уже кастрюльку из рук не выпускала, только из нее и могла есть, а все съеденное из другой посуды тут же вызывало рвоту.
Тут и кончилась Тамаркина неземная любовь. Любовник стал ее стыдить - ни в гости с ней не пойти, ни на шашлыки - таскается с этой кастрюлей... Не захотел он с ней мучиться, тем более, что от пережитого она и вовсе в старуху превратилась. Взял да и выгнал ее из своего дома, а все ее добро у него осталось.
Вернулась дура в свой опустевший дом. Соседи с ней и здороваться не стали, и она мало-помалу умом тронулась. Стала агрессивной, на людей бросалась. Дети ее приехали, пытались лечить, долго с ней мучились, да без толку, и в конце концов сдали в интернат для душевнобольных. А там ее чуть голодом не уморили, отобрав кастрюльку. Стала она снова от голода загибаться, пока одна добрая нянечка не вернула ей кастрюльку. Врач , поняв, в чем дело, в конце концов махнул на это рукой.
Со временем она из "буйной" стала "тихой", и ее стали отпускать просить милостыню. Иногда разум к ней возвращался, и она, осознавая свой грех, начинала кликушествовать, призывая всех не трогать чужого.
В интернате умники думали, что тут дело в самовнушении, и пытались заменить ее кастрюльку на другую, похожую. Номер не срабатывал: Тамарка могла подмены и не заметить, но вот ее желудок четко все "видел".