Дело было в Ленинграде в далеких 60-ых годах. В те времена термин «гомосексуализм» считался синонимом ужасной психической патологии, таких людей принудительно лечили, либо, в худшем случае, сажали. Худших случаев, понятное дело, было больше. Однако тактика правительства по данному вопросу была достаточно простой и незамысловатой – об этом умалчивали. Вы не смогли бы встретить даже научной литературы по данному вопросу, ее выдавали очень ограниченному числу людей и причины должны были быть очень вескими.
Все это я говорю вот к чему – когда шестнадцатилетний Владимир понял, КАК его тянет к лучшему другу Мише, это стало настоящей трагедией. Знали они друг друга с пеленок, даже раньше, поскольку их мамы были подружками и беременными ходили в одно и то же время. Всегда они всем друг с другом делились, в драках стояли плечом к плечу, и про любовь Миши к Ленке из их класса тоже знал только Владимир. Естественно, парень молчал, но против своего внутреннего «я», как говориться, не попрешь. Чтобы не наврать, не буду углубляться в детали, которых не знаю, скажу лишь, что спустя какое-то время узнал отец Владимира о наклонностях сына. Увидел что-то в вещах сына, может, спросил паренек что-то подозрительное…теперь уж никто не знает. Решение «верховного суда» было быстрым и суровым – со словами «Ты мне больше не сын» мальчишку, в чем был, выгнали из дома. Что ему оставалось делать? Наверное, как бы и любой из нас, он пошел к лучшему другу, на которого всю жизнь полагался, и который всю жизнь полагался на него. Мишки дома не было, по словам его матери, скорее всего он пошел на пустырь с приятелями очередной шалаш строить (или чем там увлекались мальчишки 60-ых…). Мама не ошиблась, он и впрямь нашел друга посреди небольшой полянки-проплешенки, окруженной тонкими хлипкими деревцами с еще 5 ребятами. Был уже вечер, да еще ранняя весна. Вокруг неприятный, хорошо всем известный промозглый питерский полумрак, под ногами слякоть – где-то островки снега, где-то лужи, по-большему счету, холодная каша из грязи. Да еще место – почти болото, расположенное в низине. На единственном хоть сколько-нибудь сухом месте – кривоватый шалаш из стволов все тех же деревцев. Расстроенный, растерянный Владимир отвел Мишу в сторонку от остальных ребят и прямо и как есть выложил другу всю историю – и про чувства, и про отца, и про то, что жить ему теперь, похоже, негде. Тут еще следует упомянуть, что Владимир хоть и был выше Миши почти на голову, но особой физической подготовкой не отличался. В их мини-команде Владимир был генератором идей, Миша – тем, кто таскал кирпичи. Поэтому первый же прямой удар в лицо уложил Владимира на землю. «Лучший друг» ничего не объяснил. Подбежавшие ребята в ситуации разобрались быстро, и теперь Владимира били все шестеро…
Был ли последний удар уже по мертвому телу? Или растерзанный мальчишка просто замерз насмерть в полурастаявшем снегу? Говорят, тело даже искать никто не стал. Отец на все вопросы отвечал – «уехал к тетке в Хабаровск», а слово отца, как известно, в середине прошлого века было аксиомой.
Мистикой и не пахнет? Печально, конечно, но ничего сверхъестаственного? Сейчас и не такое случается, этим сильно не удивишь. Только история тут не кончается.
Шли годы… Миша признался Лене в любви, они даже погуляли под ручку в белые ленинградские ночи, потом была армия и девушка Дарья из Астрахани, где Миша проходил службу, была пышная свадьба и два сына, переезд обратно в Ленинград, где им в наследство досталась квартира. Вспоминал ли он о длинном нескладном парне, подарившем ему когда-то совсем новую фуражку – похвалиться перед Ленкой? Наверное. Наверное, некоторые вещи не забываются… Одной зимой Миша здорово простыл. Работал он на стройке, и видимо, его сильно продуло. Как большинство мужч ин на слова жены «Возьми отгул, я врача вызову», он лишь махнул рукой. Какой отгул? Работа встанет. Да и подумаешь, сопли да кашель, ерунда это, не смертельно. Отгуляв так две недели, Миша слег с пневмонией. Протекала она тяжело, лекарства помогали плохо, измученный организм не мог уже бороться за жизнь. Дарья отправила детей к бабке, и тихо плача на кухне, чтоб муж не видел, ждала его смерти. Миша уже и сам понимал, что остаются ему даже не дни, а часы. Он устал, лихорадка и беспрерывный кашель измотали настолько, что воля к жизни быстро покидала го. Спал он один в супружеской спальне, жена – на диване в гостиной. На часах было начало пятого утра, сон сменялся периодами беспамятства, голова все время тяжелая и внутри словно в барабаны бьют, а тут вдруг все прояснилось – и глаза болеть и слезиться перестали, и голова ясная, Миша даже почувствовал, какой тяжелый воздух в комнате. Он повернул голову к двери, позвать жену, как вдруг почувствовал легкое прикосновение к обнаженной коже груди. Оборачивается, а на краю кровати, на фоне окна сидит Влад и улыбается, и в свете предутра словно светится. Миша откинулся обратно на подушки и продолжает смотреть на потерянного друга. А Владимир все гладит его осторожно по груди и тихо-тихо приговаривает «Я вместо, я за тебя, я за тебя». Под этот робкий голос Миша впервые за несколько дней крепко уснул…
Проснулся он спустя три часа бодрым, полным энергии и даже успел приготовить завтрак, пока зареванная жена не сжала его в объятьях.
Говорят, недавно у него родился внук, которого он попросил назвать Владимиром.
А на то страшное место до сих пор ходят ребята, понимающие, что они не похожи на других, и просят у Влада защиты и поддержки.
Такая вот история-легенда-миф